Леонид Константинович Челноков (1919-2003) был, без сомнения, счастливым человеком. Прекрасный дом, любимая жена, тепло и уважение близких. Но главное — всю свою долгую жизнь он имел возможность заниматься любимым делом. Проработав сорок три (!) года на кондитерской фабрике «Красный Октябрь», причем половину этого срока — главным художником фабрики, Челноков никогда не изменял своей главной страсти — станковым живописи и рисунку. Его просторный дом — готовый музей в целом гармоничной и насыщенной творческой жизни художника, которому посчастливилось полно реализоваться в разных художественных сферах. Десятки холстов, этюдов, рисунков и набросков развешены по всем свободным стенам и в простенках между всеми окнами (а сколько сотен еще лежит в «запасниках» и папках, ожидая своего часа, чтобы показаться на глаза!).
Во всех работах Л.К. Челнокова — независимо от того, в станковых ли видах или в промграфике — присутствует неизбывное чувство радости от открытия, созерцания и умения запечатлеть красоту окружающего мира. И это чувство настолько органично для художника, что заставляет видеть его продолжателем традиций русской живописи не только начала ХХ века, но даже и ХIХ столетия. Мотивы работ Челнокова довольно просты. Это, прежде всего, пейзажи, с которых художник начал свой профессиональный путь и которые писал до последнего дня жизни. Начал он с теплых, камерных, согретых особым чувством видов родной Москвы — но не с парадных площадей и новостроек «столицы первого в мире социалистического государства», а с тихих переулочков и покосившихся домишек любимого Замоскворечья, а также улочек Хабаровска, где Челнокову довелось проходить военную службу накануне и в начале Великой Отечественной войны. Позже художник всецело посвятил свой талант воспеванию неброской природы средней полосы, а точнее — Подмосковья, где жил последние пятнадцать лет жизни. Перед нами небольшие, камерные, почти интимные виды природы: собственный сад с цветами и плодовыми деревьями и кустами, окрестные леса, луга и лужайки.
Своей густой, подчас пастозной манерой письма, особым «вкусным» колоритом» и, как правило, — радостным, оптимистичным настроем эти работы Челнокова сродни холстам известных мастеров «Союза русских художников» («СРХ»), во всяком случае — они прекрасно вписываются в манеру «московской живописной школы» начала XIX-XX века. И это не случайно. Художник наследовал традициям своих знаменитых учителей, которых ему счастливо подарила судьба. В 1930-х годах молодой Леонид Челноков занимался в «рабочей студии» при ВЦСПС под руководством известнейшего члена «Союза» Константина Юона и тогда же, учась в Художественном училище памяти 1905 года, брал частные уроки у Игоря Грабаря — одного из главных русских импрессионистов и также в прошлом участника выставок СРХ.
В последние годы жизни Леонид Константинович снова обратился к видам Москвы. Однако это снова были не те пейзажи, которые бы показывали столицу как огромный многомиллионный мегаполис, находящийся в состоянии перманентной стройки, а скорее — пейзажи-воспоминания, то есть опять что-то очень личное. По собственным детским впечатлениям и старым фотографиям Челноков еще в начале 1990-х несколько раз писал Храм Христа Спасителя в том виде, какой он имел накануне сноса и даже раньше, еще в досоветские годы. На холсте возникали старая набережная, памятник Александру II, телеги и извозчичьи пролетки, снующие вокруг, наконец Крестный ход в ознаменование столетия Отечественной войны 1812 года, в память о которой и был воздвигнут Храм… Эти работы предшествовали решению московских властей воссоздать храм на старом месте и в прежнем виде. Они словно «озвучили» языком живописи, витавшую в воздухе идею, которая в конце концов была реализована. По старым же снимкам позже Челноков нарисовал в карандаше родную Пятницкую улицу, силой воображения «восстановив» несуществующий теперь дом, в котором родился, и церковь напротив, где был крещен. Кстати, художник всегда считал себя живописцем, а к графике как к самоценной технике обратился только в зрелые годы. Но это не значит, что раньше ему редко приходилось брать в руки карандаш.
Виды Храма Христа Спасителя написаны Челноковым с неслучайной точки — со Стрелки, образуемой руслами Москвы-реки и Обводного канала. Именно здесь с конца позапрошлого столетия располагается кондитерская фабрика «Красный Октябрь» (бывшая «Эйнемъ»), с которой были связаны долгие годы жизни и работы мастера.
Впервые Леонид Константинович узнал о необычном производстве еще в детстве, когда стал регулярно бывать в доме близкого знакомого отца художника Мануила Андреева и сдружился с его детьми. Андреев же давно, еще с дореволюционных времен, выполнял заказы «Эйнема» разрабатывал эскизы упаковок и этикеток для всевозможных видов сладкой продукции фабрики. В середине 1930-х Леонид Челноков регулярно посещал Художественную студию при Первой образцовой (бывшей Сытинской) типографии, где в ту пору преподавал М. Андреев. Челноков вспоминал: «В тридцатые годы мой отец и Андреев снимали соседние дачи под Москвой, и я вместе с его сыном занимался рисунком и живописью под руководством Андрееева, наблюдал, как он пишет этюды. Это была прекрасная школа. После войны мы ездили вместе на этюды. Когда я вернулся из армии в 1945 году (кстати, служил я, можно сказать, «без отрыва» от своей будущей профессии — художником политотдела 27-й дивизии), Андреев сказал мне, что заработать на жизнь чистой живописью трудно, для этого надо завоевать известность, «составить» себе имя. Поэтому он и предложил поработать с ним, но советовал ни в коем случае не бросать живопись. Я с радостью согласился, и почти год проработал вместе с ним, осваивая это довольно-таки тонкое дело. Он брал заказы от разных предприятий, и часть из них, по моему выбору, отдавал мне. Для начала он кое-что показывал, правил мои детские эскизы, и затем выставлял такие работы на худсовет. Постепенно они стали «проходными», и я стал все делать сам».
Природное дарование и привычка всегда доводить начатое до конца, несмотря ни на что, да к тому же еще честолюбивое стремление зарабатывать на жизнь собственными трудом и умением, способствовали тому, что Челноков постепенно, но уверенно постиг все тайны оформительской «кухни». Для этого необходимо было попробовать свои силы в самых разных сферах прикладной графики. Поэтому Челноков «работал на» московские мясные комбинаты, рыбокомбинат, но более всего уже тогда — сразу на все кондитерские фабрики столицы (имени Бабаева, «Красный Октябрь», «Рот фронт», «Ударницу»). Так прошел примерно год, и учитель отпустил молодого художника в самостоятельное «плавание», да еще снабдил множеством лестных рекомендаций. «Как раз тогда отец мой перешел работать в литографскую мастерскую «Красного Октября» — директором. Он предложил мне попробовать сделать что-нибудь «не хуже» того, что там создавалось. И вот в 1947 году, к 30-летию Октября я сделал свой первый полностью самостоятельный эскиз для 100-граммового шоколада фабрики. Этой этикеткой я очень дорожу и рад, что смог ее сохранить» вспоминал Леонид Константинович. После этого заказы стали поступать регулярно. Этикетки для всех кондитерских производств в Москве готовила специальная художественная мастерская «Главкондитер» при картонажной фабрике на Павелецкой набережной, куда вскоре Леонид Челноков был принят в штат. Так молодой художник стал оформителем продукции, которая выпускалась в Москве, но распространялась практически по всему Союзу. Позже весь «Главкондитер» был переведен на фабрику «Красный Октябрь» и, хотя некоторое время еще сохранял свой статус всесоюзного центра «кондитерского оформления», вскоре стал работать только на имидж и на популярность собственного производства. Леонид Константинович Челноков принимал в этом самое деятельное участие и прошел путь от рядового художника-оформителя до главного художника «Красного Октября». Из известных всем его авторских этикеток можно назвать хотя бы коробки карамели «Раковые шейки». «Клубника со сливками», плитки шоколада «Столичный» (со статуей Юрия Долгорукого), «Жар-птица». «Тройка»и многие другие.
Все это, впрочем, не мешало Челнокову выполнять отдельные заказы на оформление от других кондитерских фабрик — ведь понятия «конкуренция» в ее сегодняшнем виде в советской экономике не существовало. Вспомним, например, всем известные «Апельсиновые и лимонные дольки» «Рот-Фронта» с персонажами из сказки «Чиполлино» (кстати, заметим, — персонажами отрицательными, так как в сочинении Джанни Родари положительные герои были, в основном, овощами) так вот, идея оформления этой коробки принадлежит Л.К. Челнокову. Он сотрудничал тогда в специальной государственной организация «Продоформление», где было около двадцати художников, которые обслуживали не только кондитерскую, но и табачную, винную, бакалейную промышленность всей страны. Излишне говорить, что столь обширная и разнообразная продукция требовала от постоянного творческого поиска. Это относится и к рождению новых сюжетных идей, и к работе над их художественным воплощением. По убеждению Челнокова, без постоянной «подпитки» живописью и рисунком этикетки превращаются в нечто сухое, механистичное. Поэтому в его станковом творчестве уже в первые годы работы для промграфики появился ранее редкий в его собственном творчестве жанр — натюрморт. Известно, что один из излюбленных мотивов украшения сластей — изображения фруктов и особенно — цветов. И художник смог адаптировать этот станковый жанр к сугубо прикладным задачам. Сначала со свойственными ему тщанием и любовью к выбранному мотиву Челноков зарисовывал и подкрашивал акварелью ветки, листья и плоды орешника, смородины, малины и иных лесных плодов. Затем все чаще из-под его руки стали выходить большие, сочно и щедро написанные полотна с изображением букетов или даже целых цветущих клумб гвоздик, маков, садовых ромашек, пионов, кустов сирени и так далее. Эти мажорные холсты всегда украшали дом Челнокова, вступая в определенное соперничество с любимыми самим художником пейзажами. Созданные, как и многие пейзажные мотивы, «для души», эти натюрморты и цветочные симфонии могли одновременно служить источником авторского решения очередной этикетки. Вот что говорил об этом сам Л.К. Челноков: «Когда появляется новый сорт, новое название, начинаешь обдумывать его смысл и то, как оно может быть поддержано оформлением. Каждое название рождает цепь ассоциаций (например, Новый год — зима, карнавал, игры, спорт). Ищешь материал повсюду — в библиотеках, музеях и, конечно, в окружающей жизни, природе. Если изображаешь ингредиенты, входящие в состав изделия, часто идешь от натуры. Выпускался, например, шоколад, на этикетках которого изображались входившие туда орехи, цитрусовая корочка, изюм, цветочки ванили и т.д. А иногда — от воображения. Мне помогает при этом опыт живописца, который я не утратил на протяжении всех долгих лет работы в «прикладной» сфере. Мой учитель приучил меня накапливать впечатления, и я часто, как и он когда-то, делал этюды каких-то отдельных растений, ягод, веток кустов и деревьев с плодами в детальной разработке, которые потом служили подготовительным материалом для конкретных заданий. Я использовал и свои пейзажные этюды, например, зимние и летние виды с речкой, с лесом, запечатленные в окрестностях Москвы для оформления коробок конфет, которые так и назывались: «Подмосковье».
Если внимательно всмотреться в натюрморты и пейзажи художника разных лет и попытаться сопоставить их, обращает на себя внимание разное мироощущение в ранних работах 1940-х — 1960-х годов и в произведениях более поздних лет. На первом этапе творчества художника более привлекали переходные и сиюминутные природные явления (весна или осень, оттепель зимой, дождь летом) и столь же переменчивые моменты суток (сумерки, раннее утро и т.д.). В более поздних работах стабильные и, как правило, мажорные состояния природы и ярко выраженные и протяженные времена суток: обычно на его картины освещены солнцем зенита дня. Если на них изображается лето, то оно — знойно и цветисто, если зима — то обильно снежная, морозная, солнечная, если осень — то «золотая».
Возможно, в этой эволюции мироощущения Л.К. Челнокова в какой-то мере сказались его новые профессиональные интересы: ведь конфетные или шоколадные упаковки и этикетки как раз требуют законченности и определенности того или иного натурального мотива, которые и старался в первую очередь подсмотреть в природе их автор. Но главное, оформление сладкой продукции подразумевает создание «упаковки для мечты» (кто не мечтает о сладостях, особенно в детстве?). Поэтому Челноков и создавал своим оформлением некий идеальный мир, где небо всегда ясное, светят луна или солнце, все красиво «как на картинке» и вообще царит спокойная гармония. Может быть, этот созданный художником мир, во многом и определял то настроение праздника и приятного предвкушения, которое хорошо знакомо тем людям нашего поколения, которым (впрочем, так же как и нашим детям) доводилось открывать оформленную Челноковым коробку, распечатывать «его»плитку или разворачивать придуманную им упаковку конфеты .
Но одной любви к природе, одного мастерства «натюрмортиста» и пейзажиста и умения воссоздать «сказку наяву» для успешной работы на «Красном Октябре» было мало. От художника требовались еще знания и умение воспроизвести лица известных людей прошлого и настоящего, облик архитектурных памятников, и использовать обширный круг иных, подчас чужих изображений, в том числе — популярных произведений отечественной живописи. Вспомним, хотя бы, знаменитого «Мишку косолапого». Л.К. Челнокову довелось воссоздавать придуманную еще его учителем М. Андреевым этикетку, которая воспроизводила центральную часть знаменитого полотна «Утро в сосновом лесу» И. Шишкина с медведями, которых «приписал» по просьбе автора передвижник К. Савицкий. «Когда стали переходить на фотоофсетную печать, понадобился новый оригинал. Я сделал сначала увеличенную копию давнишнего оригинала, а потом ее уменьшил до нужного размера. Конфеты продолжали выпускаться в прежнем размере, а увеличенный вариант тоже не пропал: сделали сувенирную 100-граммовую конфету. Так что я имею к «Косолапому» некоторое отношение», — рассказывал художник. Кроме того, работа в промышленной графике предполагала владение технологической стороной дела. В котором, как и во всяком другом ремесле, были свои «тонкости». Например, «на складных картонных коробках печатают сразу изображение офсетом, а на клееные отдельно напечатанную на бумаге «одежку» наклеивают. У дорогих конфет каждая завертка печатается и изготавливается отдельно (флатовая упаковка): «Салют», «Крем», «Юбилейные», «Мишка косолапый». А профилированные этикетки печатаются на рулоне и потом отрезаются для каждой конфеты — например, известные «Трюфели» (в старом прейскуранте они назывались «Золотая картошка»). Такого же качества были конфеты «Встреча» и «Красная Москва» (в кулечках)». Нельзя не заметить, что в устах художника даже эти технические пояснения приобретали оттенок «старой сладкой сказки».
Однако спокойный, устойчивый, близкий к идеальному или сказочному мир классической кондитерской этикетки внутри творчества нашего художника сочетался с другим миром, ритмы и темы которого определяло положение человека, ответственного за оформление продукции главной кондитерской фабрики огромной страны. В этом мире больше ценились оперативность и способность откликаться на разнообразные актуальные события. Количество поводов, по которым фабрика, а следовательно — весь ее коллектив, в том числе художественный, должны были разработать и быстро пустить «в серию» новую этикетку или целую коробку с разного рода сластями, трудно даже просто перечислить. Это очередные годовщины Октябрьской революции, Великой отечественной войны, Первого мая, юбилеи выдающихся ученых и исторических деятелей, успехи спортсменов, разные международные конгрессы и форумы, визиты высоких зарубежных гостей и полеты в космос и еще многое-многое. Художник должен был быть в курсе важнейших событий, знать государственную символику разных стран, эмблемы и символы разных международных организаций и устраиваемых ими форумов (например, Фестиваля молодежи и студентов), даже — уметь использовать современные репортажные фотографии.
Историй о таких экстраординарных заказах у Л.К. Челнокова в запасе было множество. Он, например, вспоминал: «Когда полетел Гагарин, то в течение одной ночи меня попросили сделать этикетки к коробке, 100-граммовому и мелкому шоколаду с тем, чтобы к его возвращению не только успеть напечатать все это, но еще и продавать новые сладости по пути следования первого космонавта из Внуково в центр. Я с телевизора нарисовал его портрет, вставил в эскиз и все было сделано в срок». Не правда ли, завидная оперативность в докомпьютерный век? Вообще, можно сказать, что начало космической эры полнее всего отразилось в филателии и в оформлении кондитерских изделий. В те годы каждый полет, даже животных, отмечался отдельной коробкой конфет или хотя бы леденцов монпасье. Там были и Белка, и Стрелка, и Чернушка, и Звездочка предшественницы Юрия Гагарина, а также и все его ближайшие последователи — Титов, Николаев, Попович, Терешкова и Быковский. Помимо памятных коробок, плиток и тому подобного, которые, однако, имели традиционную форму и тиражировались во многих тысячах экземпляров, художнику Челнокову приходилось мыслить и в трех измерениях, придумывая объемно-пространственное решение уникальных подарочных упаковок и наборов, которые, подчас, изготовлялись в одной — много двух копиях для высших советских вождей или их гостей, включая тех же космонавтов. Поэтому, к сожалению, эти работы остались только в воспоминаниях автора. Так, по словам Л.К. Челнокова, коробки-подарки для каждого из первых космонавтов делались из картона, покрывались лаком. Это были довольно солидные упаковки в виде ракеты, чуть ли не до метра длиной, а внутри — до трех килограммов конфет и персональная надпись: «такому-то — слава!». А уж для Брежнева подарок к 25-летию освоения целины (1979) был вовсе необыкновенен: «Заказ мне сделал сам министр пищевой промышленности. На коробке я изобразил генсека в шести видах. Во-первых, в центре — его портрет во всех регалиях (по состоянию на тот год). А вокруг — несколько сцен: начиная с фронта (вручение партбилета защитнику Малой земли), встреча хлебом-солью во время поездки по стране, Брежнев вручает звезду Героя Гагарину, Рамеш Чандра вручает Брежневу Премию мира и, наконец, он подписывает Хельсинкское соглашение. На самой коробке были изображены — с одной стороны Дворец Съездов, а с другой — дворец «Финляндия» в Хельсинки. А в центре, над головой Брежнева, был воспроизведен памятник Ленину работы Меркурова. Коробка была из картона 60х60х40 сантиметров с имитацией чеканки на фольге — пшеничные колосья и по периметру — цитата из книги «Целина»: «Будет хлеб — будет и песня». Внутри в коробке было три слоя кондитерских изделий, причем верхний слой был с открыточкой «Диабетические» (жена генсека страдала диабетом). К этому прилагался вкладыш с четырьмя бутылками: его любимая «Лимонная водка», шампанское — простое и «Золотое» и бутылка розлива 1906 года — года его рождения — из крымских подвалов. Бутылка была запыленная, и министр предложил оставить ее такой, как она есть, обернуть в целлофан и сделать стилизованную «под старину» этикетку».
Однако объемное оформление, подобное футлярам для даров первым лицам государства, изготавливалось еще и для сладких подарков, вручаемых на трибуне Мавзолея Ленина пионерам, приветствовавшим вождей каждое Первое мая и Седьмое ноября и, конечно, на детских праздниках Новогодней елки. У большинства людей, помнящих свое детство (не говоря уже о собственно детях), праздник неизменно ассоциируется с большим количеством всевозможной сладкой снеди. Новый год — особенно. Л.К. Челноков не раз придумывал упаковки для праздничных наборов конфет и прочих сластей к «елкам» в разных залах Москвы
Первую свою подарочную коробку он сделал в начале 1950-х, работая в «Главкондитере». Она была жестяной. Коробки самой различной формы из жести были в ту пору особым «шиком» в оформлении и упаковке кондитерских изделий. Изображение наносилось в результате уникального процесса печати непосредственно на металл. После прихода Челнокова в мастерскую «Красного Октября» «жестяные работы» (то есть, эскизы оформления жестяных коробок) поручались только ему как знак особого доверия. Некоторые из них — единственные из всей оформленной мастером продукции сохранили его подпись. «Иногда жестяные коробки делались на заказ за границей. Например, фирма «Браун» в Германии делала прямоугольные жестяные коробки с печатью. На них по моим эскизам изображались виды Москвы: Кремль, Моссовет и т.д. Кстати, это, пожалуй единственные работы, где остались на изображении мои инициалы сбоку: «Л.Ч.» На «внутренних» этикетках их упорно заретушевывали», — рассказывал художник.
Леонид Константинович хранил в памяти и обстоятельства, при которых возникла идея особой упаковки для новогодних сувениров: «Кремлевские подарки начались с того, что в какой-то момент решили дарить детям какой-то особый, ни на что не похожий сувенир. Тогда и придумали класть сладости в жестяные коробки. А форма у них могла быть любая, они менялась каждый год: баульчики, сундучки, пионерские барабанчики (их можно было вешать на шею и барабанить по ним палочками — эдакая «гроза родителей»)… Я придумывал оформление не только подарков для Дворца съездов, но и для праздника в Кремлевском саду (там была картонная коробка в виде большой конфеты), и для тех, что раздавались на елках в Лужниках и в Колонном зале». Получается, что дети, росшие в Москве 1950-х начала 1960-х и имевшие возможность попасть на новогодние детские утренники в один из этих больших залов, почти наверняка держали в руках подарки, придуманные и оформленные для них Л.К. Челноковым. Это были красивые жестяные или картонные коробки разных причудливых форм, обклеенные бумагой или непосредственно расписанные зимними лесными пейзажами, сказочными животными и, конечно, изображением заснеженного Кремля с ярко горящими над ним красными звездами. Любопытно, что после того, как все сладости были съедены и эти уже пустые коробки переставали интересовать детей, их подхватывали бабушки и мамы, которые с охотой хранили в них всевозможные мелочи — от ниток и пуговиц до лекарств. Таким образом, творения художника становились достоянием нескольких поколений потребителей. Многие из «серийных» коробок (например, круглые плоские жестяные упаковки монпасье) становились предметами страстного коллекционирования.
В любом случае, промграфика — это своего рода и антология, и калейдоскоп образов, шаблонов и новаторских находок, в которых высокое соседствует с массовым и, будучи растиражированным, войдя в каждый дом, становится «этикеткой времени». В этом конгломерате, как в зеркале, отразились социальные ценности, политические заблуждения и эстетические представления целой эпохи — эпохи советской, которая на самом деле обладала не одним, а множеством лиц и личин, запечатленных в таких, казалось бы, сугубо прозаических и насквозь утилитарных вещах, как обертки карамелей, шоколадных конфет с начинкой и без нее, плиток разного размера и формы, коробок разнообразных ассорти, наборов леденцов, цукатов и, наконец, подарков, вручаемых детям на новогодних балах.
Вещи, которые по своей природе изначально никак не могли конкурировать с произведениями высокого искусства — живописью и графикой — на деле оказывались с ними почти в одной «весовой категории», хотя в советскую эпоху работа художника промграфики не подразумевала авторских прав. И это печальное обыкновение распространялась даже на создателя нынешнего, всем известного логотипа «Красного Октября» (поместить название фабрики в красный овал впервые придумал тоже Л.К. Челноков). Если этикетки и оформительская работа представляли общественное лицо художника Челнокова и служили тысячам, то его живописные вещи и рисунки составляли частную, известную и открытую немногим, но от этого не менее дорогую и, вероятно, даже более теплую и радостную сторону творческой личности мастера. Первая, в течение 43 лет — основная область занятий Леонида Константиновича время от времени приносила ему признание и даже международные награды (Золотую медаль и Гран-при на Всемирной выставке в Брюсселе в 1958 году; Золотую медаль на Международной торгово-промышленной выставке в Пардубице (Чехословакия) в 1969; Диплом на Лейпцигской ярмарке 1970 года; Золотую медаль на Лейпцигской ярмарке 1978 года, Золотая медаль на международной торгово-промышленной выставке-ярмарке в Пловдиве (Болгария) в 1986 году). Даже уже не состоя на службе в «Красном Октябре», Л.К. Челноков не раз участвовал в обновлении или возрождении былых знаменитых марок и названий. О «Мишке» мы уже говорили, но нельзя не упомянуть о шестиугольной коробке конфетного «ассорти», впервые придуманной все тем же М. Андреевым к празднованию 300-летия Дома Романовых в 1913 году, и вновь появившейся спустя 80 лет при непосредственном участии Челнокова. (Коробка эта, имитирующая драгоценную шкатулку с портретами важнейших представителей династии, на волне недолгого, но бурного увлечения Западом постсоветской Россией, была даже презентирована в парижской штаб-квартире ЮНЕСКО). Вторая же сторона таланта художника — станковое творчество в живописи долгие годы не была широко известна. Ее показы, к сожалению, ограничивалась всего несколькими небольшими персональными экспозициями в конференц-зале «Красного Октября» и в фойе соседнего Театра эстрады, а после завершения работы Челнокова на фабрике — в выставочном зале подмосковного городка Троицка. Разумеется, это очень мало.
Несколько работ художника можно видеть сейчас и, надеемся, увидеть в будущем в храмах. В последние годы, помимо видов старой Москвы с Храмом Христа Спасителя и видами Замоскворечья, он обратился и непосредственно к христианским каноническим сюжетам. Он считал необходимым для себя внести свой посильный вклад в обновление внутреннего убранства тогда еще восстанавливаемого Храма и решил написать образ Спаса Нерукотворного. Воспользовавшись иконографическим материалом, в том числе и репродукциями Туринской плащаницы, Челноков такой образ написал и через московское правительство передал для Храма. По словам художника, мэр Москвы обещал, что этот бескорыстный дар будет передан Патриархии и помещен либо в самом Храме, либо в его музее, когда все работы будут закончены. Затем в дар деревенской церкви соседнего со ставшим постоянной «резиденцией» Леонида Константиновича поселком Красная Пахра села Варварино была создана тройная икона: «Благовещение, Рождество Христово, Крещение», выполненная в традициях московской церковной живописи XVII века. А на фасаде своего дома уже пожилой мастер собственноручно сложил из кирпича и цемента рельеф с почти каноническим изображением Георгия Победоносца. Этот святой покровитель России и Москвы и сегодня оберегает дом Челноковых от недоброжелательных взглядов и досужих разговоров, зато радостно приветствует всякого, кто приходит для того, чтобы увидеть богатое художественное наследие замечательного художника. Леонида Константинович мечтал о том, что когда-нибудь — на выставке или в альбоме две стороны его творческой деятельности будут представлены рядом, естественно дополняя и объясняя друг друга. К сожалению, ему не суждено было увидеть это воочию. Хочется надеяться, что этот альбом в какой-то мере воплотит давний замысел художника и познакомит широких зрителей в том числе и с его станковыми живописными и графическими произведениями. Ведь в каждом из них живет большая частица душевного тепла и искренности, свойственных Леониду Константиновичу Челнокову как человеку в высшей степени порядочному и доброжелательному ко всем, кто его окружал и с кем он был готов щедро поделиться счастьем своего честного и неизменно оптимистического взгляда на мир.